Дата моей смерти - Страница 12

Словом, ездить к нам стали все реже, хотя каждый раз рассаживая гостей по машинам, Егор, сияя своей голивудской улыбкой хлопал мужчин по плечам и называл «стариками», а женщин нежно целовал, ласково заглядывая в глаза — он умел быть милым, как… принц Уэльский во время посещения сельского съезда каких-нибудь заслуженных британских фермеров.

И ребята уезжали со смешанным чувством собственной неполноценности и неизбежной зависти, которую большинство из них в светлые души свои пускать категорически не желало.

Потому, — рассуждало большинство из них, — не проще ли оставить Кесарю — Кесарево, и, не объявляя войны дворцам ( ибо большевиков среди моих друзей не было ) просто держаться от них подальше. Себе дороже и спокойнее.

Я пыталась говорить об этом Егору.

— Ерунда! — ответил обладатель, улыбаясь одной из самых плюшевых своих улыбок. — Вернее: абсолютная истина. Они отдаляются от нас и твои, и мои близкие люди, без которых, казалось, невозможно и дня прожить. Посыл верный.

Но вывод, как всегда, ошибочен. Никого не обижаем мы своим образом жизни.

Образом жизни вообще обидеть можно только дурака и лентяя, а твои ребята не из таких, я же вижу. Просто, они понимают, что не нужны нам. И знаешь почему? Потому, что мы — са — мо — дос — та — точ — ны! Понятно тебе, чукча?

— Он близко смотрел мне в глаза, словно проникая внутрь меня взглядом, его мысли растворялись во мне, сплетаясь с моими — и найдется ли кто мудрый, кто скажет мне, как и, главное — кому?! в этом случае следовало возражать.

Я соглашалась.

И с каждым днем вакуум затягивал меня в свои звенящие пустоты все более и более глубоко и безвозвратно. Однако этого ощутить в ту пору было невозможно, ибо все пространство вокруг меня было заполнено одной единственной персоной. И ее, удивительным образом на все это пространство хватало.

Единственная подруга выжила в этом вакууме каким-то чудом. Теперь мне казалось, что Егор попросту не разглядел ее, когда освобождал для себя сферу обитания. Слишком уж она была тусклой, немногословной, малоподвижной и как-то незаметно — полезной. Она была из той категории женщин, которые всегда добровольно берутся резать салаты и мыть посуду. Разумеется, как и предписано женщинам этой категории, она была не замужем, страдала избыточным весом, с которым упрямо, но безуспешно боролась, и всегда располагала свободным временем, чтобы прийти на помощь.

Словом, каким-то чудом она уцелела в той среде, которую создал вокруг нас Егор, возможно совершенно искренне полагая, что и сам будет существовать в ней до конца своих дней. В этом случае, винить его было совершенно не в чем: для двоих среда была вполне пригодна и даже комфортна.

Но для одной она была не просто тяжела или невыносима — губительна! — в том готова принести я любую клятву.

Я бы и погибла, возможно, банально наглотавшись какой — ни — будь дряни. От более радикальных методов меня, как ни странно, удержало бы собственное самолюбие: предстать перед публикой, в рядах которой наверняка ( ну не дьявол же он во полти человеческой! ) окажется и Егор, раздавленной колесами допотопного паровоза или даже вполне современного вагона метрополитена, или явиться напоследок в виде бесформенного мешка с раздробленными костями, вследствие падения с высоты — нет, этого мое самолюбие, не позволило бы мне никогда. А вот мирно уснуть в собственной постели, вымыв и красиво уложив накануне волосы — это, пожалуй, я смогла бы исполнить вполне.

Верная подруга сделать этого мне не позволила.

Без лишних слов, она деловито, по-хозяйски поселилась в моей квартире, разбавляя мое одиночество своим почти незаметным присутствием.

Итак, я начинала новую жизнь, располагая проверенной временем и бедою подругой.

Старой, но довольно уютной и вполне приличной даже по меркам прошлой жизни, квартирой.

Еще более приличной, потому что прикатила она аккурат из прошлой жизни машиной и некоторой суммой денег, оставшихся с прошлых, телевизионных времен, которых, при условии здоровой жесткой экономии, могло хватить на пару-тройку месяцев. Это было как раз то время, которое я отводила себе на поиски достойной работы и, следовательно, обретения достойных заработков.

Подругу звали Марией, но все и всегда, по крайней мере, на моей памяти, называли ее, не иначе, как Муся, и это имя абсолютно соответствовало ее образу.

Машина называлась « Мазерати-кваттропорто», и тоже вполне соответствовала своему громкому имени. И с точки зрения капризного вздорного нрава, и с точки зрения финансовых затрат, которые она требовала на свое содержание. Но расстаться с ней, по крайней мере, в ту пору, у меня не было сил. В конце — концов, эта капризная гордячка — была последним звеном, связующим меня с прошлой жизнью, а значит, и — с Егором Не станет ее — и все: распадется связь времен, и мне самой, не говоря уже об окружающих, трудно, а может — и невозможно, будет поверить, что она была на самом деле, эта моя прошлая жизнь. Быть может, кто-то мудрый и рассудительный, заметит сейчас, что это было бы для меня самым лучшим исходом. Ведь нет воспоминаний — нет и боли! Возможно, и даже очень вероятно, что в отношении меня это было бы действительно так. Но, куда, в таком случае, досточтимый мой, мудрый и рассудительный господин, прикажете деть проклятую гордость и неистребимое бабское желание прихвастнуть: смотрите, помните, ведь были времена — я так жила? Почти, как мечталось в детстве в темноте кинозалов или над страницами светских романов. Пусть недолго, пусть всего семь с половиной лет, но это было.