Дата моей смерти - Страница 33

Вероятнее всего, звонили ей, и я зарылась головой в подушку, надеясь подхватить обрывки нарушенного сна, однако спать мне сегодня уже не пришлось.

Скрипнула дверь моей комнаты: Муся тихо приоткрыла ее и застыла на пороге, не решаясь будить меня, хотя, очевидно, нужда в том была.

— Я не сплю — говорю я недовольным сонным голосом, одновременно садясь на кровати — Это тебя — Муся протягивает мне трубку и лицо у нее при этом и испуганное и растерянное одновременно.

В трубке знакомый женский голос, однако, спросонья я не могу сразу вспомнить, кому он принадлежит.

Впрочем, женщина на том конце провода, предусмотрительно избавляет меня от необходимости напрягать память, сразу же представляясь.

Звонит секретарь Егора.

— Я обещала держать вас в курсе событий. Так вот, сегодня тело Егора Игоревича, наконец, доставили в Москву. Столько держали… почти три недели прошло, но вот… вчера привезли… — она тихонько всхлипывает и продолжает говорить уже сквозь слезы — Похороны завтра. Сначала отпевание в церкви на Комсомольском проспекте. Знаете, возле метро, такая красивая, маленькая…

Еще бы мне не знать храма Николы в Хамовниках! Егор любил его более всех других храмов в Москве. В нем он крестился несколько лет назад, придя к этому решению самостоятельно и очень непросто. В этом храме собирались мы обвенчаться, но как-то вышло так, что не успели.

— Да, я знаю этот храм — Отпевание в двенадцать, потом похороны на Ваганьково — она совсем захлебнулась слезами, а у меня никак не находилось слов ее утешить, да и просто поблагодарить.

Ваганьково.

Конечно, ни на каком другом кладбище, Егор и не мог быть похоронен.

Даже в смерти он не изменил своей традиции — пользовать все самое лучшее.

Однако, не сам же он организовал себе место на Ваганьковском кладбище?

Впрочем, влиятельных друзей у него всегда было достаточно. Кто-то расстарался, исполняя свой последний долг. Собственно, это было справедливо.

Жизнь складывалась так, что Егору довелось хоронить не одного своего друга, и всякий раз именно он решал вопрос о выделении места на Ваганьковском кладбище.

Даже идиотская поговорка прочно сидела в его лексиконе: « Мы тебя похороним на Ваганьково» — отзывался он немедленно на чье — либо жалобное: "

Я этого не переживу" или " Скорее я сдохну, чем… ".

Теперь на Ваганьково хоронили его.

— Вы придете? — совладала, наконец, с душившими ее рыданиями женщина, рискующая общаться со мной в той ситуации, которая сложилась в их офисе и наверняка еще более обострилась в эти дни.

— Не знаю — честно ответила я — Но почему? Вам некого бояться и стесняться нечего Мне кажется, вы обязательно должны прийти…

— Я подумаю. Спасибо вам.

— Пожалуйста. До свидания — она положила трубку, по-моему окончательно разочаровавшись во мне, и сожалея о том, что вообще позвонила.

Мне было жаль ее доброго ко мне отношения, теперь очевидно утраченного, но опущенная на рычаг трубка избавляла мне я от необходимости что-то говорить и объяснять ей.

Однако оставалась еще Муся, и от нее нельзя было отгородиться простым движением руки, опускающей трубку.

Она ждала объяснений.

И ожидание ее было настолько напряженным, что лицо покрыла непривычная бледность, а глаза превратились в крохотные поблескивающие гвоздики, каждый из которых вонзился в меня до самой шляпки.

Не могу сказать, что мне доставляло удовольствие мучить Мусю, но и пускаться в подробные объяснения, которых она ожидала так требовательно, я была не в состоянии.

Однако, молчать далее было невозможно.

— Звонили из офиса Егора — Я знаю, она представилась. И — что?

— Его тело привезли в Москву.

— Понятно. И что теперь?

— Ну что теперь? Теперь его будут хоронить — Когда?

— Завтра — Уже завтра?

— Да. А чего же ты хочешь? Он и так уже больше трех недель… — я замялась не в силах подобрать слова, определяющие столь длительное пребывание тела без погребения.

— Да, да… Это ужасно. Правда, ведь столько дней уже прошло с его смерти — Ну вот, теперь, наконец, похоронят, как полагается.

— Где?

— А как ты думаешь?

— На Ваганьковском?

— Конечно. Помнишь, он всегда сам приговаривал — Да, помню. Жутко даже.

— Да ничего жуткого, просто дурацкая была поговорка — И ты пойдешь?

— Нет — отвечая Мусе, одновременно, приняла это решение для себя. И совершенно точно знала, что оно будет неизменным. Более того, уже в эти минуты, я уверена была, что поступаю правильно и никогда не пожалею о том, что поступила именно так — Но почему? — изумление Муси было совершенно искренним и безграничным, но вместе с тем, я отчетливо различила в нем и некоторый отголосок облегчения. Мне он были хорошо понятен: в душе Муся была категорически против того, чтобы я появлялась на похоронах Егора. По ее разумению, это было непосильным испытанием для моей нервной системы. Однако, остановить меня, вздумай я все же отправиться на похороны, она бы не смогла, да, возможно, что не стала бы и пытаться. В конце концов, она не имела права лишить меня возможности последний раз взглянуть на Егора и сказать ему последнее « прости». Это было бы слишком жестоко. Теперь Муся испытала огромное облегчение, однако, она не очень верила в искренность моих слов, и это немедленно отразилось на ее лице. В состоянии сильного волнения, Муся, как правило, прекращала контролировать свою мимику, и тогда ее полное невыразительное обычно лицо говорило много больше того, что заключалось в словах.

— Не знаю. Просто я не хочу туда идти. И все.

— Что ж, возможно ты и права. Если хочешь, пойду я. Это никого не удивит, мы же были знакомы и…